...

[Шейпшифтер]

Морт мне как-то принес ссылку на космо-оперу весом в 435 кило, да ещё и ориджинал. Я сказала: мамочка, ты ебанулась. А Морт сказал, что один из героев напомнил ей меня - крыть было нечем. Но в итоге у меня случился завал на работе и читала я сильно по диагонали - преимущественно по порно- и экшн-сценам, хотя всю сюжетную нить проследила. И персонаж в итоге оказался нифига на меня не похож, но в конце была сцена, которая стоила той шестой текста, что я всё же осилила. Текст - Игра вслепую от meowfix.
К чему веду собственно: когда-нибудь я вырасту и научусь не идти на поводу у эмоций и эгоизма, а предвидеть последствия и делать правильный выбор.

Цитата из текста...

Когда Слейтер переступал порог, ему казалось, что он готов увидеть, что угодно. Что он готов к встрече с черным, который перерезал ему горло на алтаре, или с пиратом Хаотиком, с любой из масок и любой из граней Сида.
Но в тот первый момент, когда он шагнул за порог, и его взгляд будто само собой притянуло к затянутой в черное фигуре, Слейтеру показалось, что он смотрит на незнакомца в одежде Сида. Незнакомец был худым, изможденным, он стоял будто замер на середине движения, и была в этом застывшем состоянии хрупкость куклы собранной из кусков, одно движение и все рухнет.
Слейтер узнавал Сида по шагам, узнавал его по голосу и по одному звуку дыхания. Он узнал его изуродованным в окружении черных. А теперь смотрел на лицо Сида – восстановленное лицо, в невидящие почерневшие, будто от боли глаза, и не мог поверить. Словно бы его обокрали, поманили обманкой, записью голоса.
А потом незнакомец запрокинул голову и засмеялся – хрипло, истерично, болезненно, но что-то внутри Слейтера рванулось вперед, застучало в бешеном ритме узнавания – это он, это действительно он, он совсем рядом. Ты мне нужен! Ты мне очень нужен, я хочу быть к тебе ближе, я хочу быть с тобой рядом.
Слейтер не мог сделать ни шага, будто в кошмаре. Будто бы он снова и снова оказывался на «Роджере» и видел регенератор, из которого безвольно свешивалась изуродованная окровавленная рука, и Слейтер знал, что уже поздно, но все равно не верил, хотел подойти, но не мог, словно кто-то вмуровал его в прозрачную стену.
- Эффектный… выход, Леон, - Сид смеялся, задыхаясь и держась за грудь, а Слейтер не видел ничего кроме него. Лагатт превратился в статиста, в такую же деталь обстановки, как материал стен или решетка пола. Значение имел только Сид. – Мое дурное влияние.
Предчувствие опасности прошлось холодком вдоль позвоночника, и для него не было ни одной логичной причины, потому что ничто не угрожало Слейтеру на корабле, теперь, когда черные были уничтожены, и страх этот не был направленным, это не был страх нападения.
Нужно было что-то сказать, ответить Сиду, в конце концов, Слейтер для того и заставил себя выйти в коридор, чтобы поговорить. Чтобы получить объяснения.
Что из этого настоящее?
В тот момент это был дурацкий, совершенно бессмысленный вопрос. Сид был настоящим, и его смех, и его боль тоже были очень настоящими. И Слейтер только тогда понял, откуда взялось чувство опасности, почему оно показалось таким знакомым.
…коридоры «Роджера», и страх не успеть, а потом регенератор, и окровавленная фигура внутри…
Слейтеру слишком часто снилось, что он не успел. Пришел слишком поздно.
Я пришел слишком поздно?
А потом смех прекратился, будто его выключили, и что-то внутри Слейтера скрутило от боли.
- А я, Леон, что-то не в форме. Очень некрасиво облажался.
Слейтер никогда не видел Сида таким, и никогда не хотел бы увидеть – таким усталым, будто выгоревшим изнутри, безмерно усталым. Способным разбиться на осколки от одного единственного вопроса.
Это был момент, когда Слейтер с абсолютной, какой-то даже болезненной четкостью осознал, что может задать любые вопросы, потребовать любых объяснений, потребовать чего угодно – и получить это, потому что Сид, Сид который вычерпал себя до дна, вот такой хрупкий и безумный, просто не сможет ему отказать.
Слейтер чувствовал это так, словно они с Сидом были единым целым, и это целое медленно рассыпалось, разваливалось на куски, и всего одного вопроса хватило бы, чтобы разбить все окончательно.
Слейтер мог бы получить свои объяснения, и ответы на все вопросы, и каждый из его вопросов откалывал бы от Сида по кусочку, пока больше ничего не осталось бы.
Или он мог получить Сида.
И что-то внутри, что-то капризное и уродливое, кричало, что хочет все сразу. Что Слейтеру сделали больно, что его продали и предали, и передвигали, будто шахматную фигуру, будто вещь, что он заслуживает ответов, имеет право знать…
Выбор не был безболезненным, и он не мог быть без потерь.
Слейтер помнил все, что пережил у черных и на Равоне, страх и доверие, и надежду, что сможет вытащить Сида из безумия, что сможет его спасти – Хаотика Сида у которого всегда был план, гениального психопата Хаотика, который заранее все продумал, который переиграл всех.
Сида, который стоял теперь напротив, абсолютно беззащитный, ожидающий, пока в него вгрызется самый первый вопрос, как удар, ослабевший, и когда Слейтер смотрел на него, и сделать выбор оказалось совсем не сложно.
Слейтер все время ждал возможности Сида спасти, готовился к драке или уговорам, и всегда, когда ему казалось, что вот сейчас наступит время действовать, Сид справлялся сам, ни на кого не оглядываясь, своими силами. Сид не нуждался в помощи, и теперь Слейтер отчетливо понимал почему, потому что Сид не позволял себя упасть на середине пути, не позволял себе отступить, не пройдя до конца.
А, пройдя до конца, ему оставалось только упасть сразу за чертой, за кулисами, там, где никто не увидит, там, где никто не подхватит.
- Что же ты молчишь, Леон? Не веришь, что бывают такие мрази как я? – он спрашивал тихо и горько, и Слейтер чувствовал эту горечь на языке.
Он имел право требовать объяснений, злиться на то, что Сид выкинул его, будто вещь, использовал в своих планах.
Или он мог оказаться рядом, подхватить и помочь.
И выбрать только что-то одно.
На самом деле Слейтер даже не знал, примет ли Сид помощь, сможет ли принять.
Но был только один вариант, после которого Слейтер смог бы жить не оглядываясь. Один единственный вариант.
Когда Слейтер оказался рядом, Сид даже не вздрогнул, и тело его было худым и напряженным, очень хрупким и вызывавшим пронзительное, всепоглощающее желание защитить. Слейтер прижимал его к себе – гладил плечи, ловил руки в свои, и шептал, сам до конца не осознавая, что несет.
Я так по тебе скучал.
Я так боялся.
Так хотел тебе помочь.
Прости, что не был рядом.
Прости, что тебе пришлось идти одному.
Я так ждал, что ты придешь.
Спасибо, что ты пришел.
Спасибо, что спас мне жизнь.
Слейтер не помнил, как они опустились на пол, и было совсем не важно где они и что будет дальше. Сид сидел неподвижно, болезненно хрупкий, истративший всю свою силу так и не дойдя до Слейтера, и это уже было совершенно неважно. Слейтер встретил его на полпути. Сид дышал, будто загнанный зверь, сидел напряженно, прикрыв глаза, не в состоянии расслабиться, но он был близким, и он был рядом, и именно в тот момент, когда сил ни бороться, ни даже отстраниться у него не осталось, когда даже просто дышать было больно, когда между ними столько всего стояло, он был для Слейтера роднее, нужнее, необходимее, чем когда бы то ни было.
В тот момент, один единственный раз, все, что было с ними, с самой первой встречи сложилось в кристально ясную и понятную картину, и Слейтер увидел ее целиком.